Хорек твоей бестактности не вправе обнюхивать чувяк моей души..(с)
Ты играешь на флейте так быстро, сумбурно и дерзко, что, забросив гитару, краснею и просто молчу. И куском апельсина ваяешь подлунные фрески и пускаешь в полет по холодной дороге-лучу... Я хотел бы с тобою быть сильным, красивым и четким - не мужчина, а, право, штампованный супермен, только сердце танцует опять в сумасшедшей чечетке, и я снова молчу, ничего не желая взамен.
Ты рисуешь в альбоме красивые добрые сказки, о любви и о том, как в апреле рыжеет закат, я сжигаю в душе все ненужные старые маски, и стекают они на колоды потрепанных карт. Словно ангел, порою бесшумно спускаешься с неба, и, тихонько смеясь, укрываешь пушистым крылом - я теряю свободу и мысли, где я еще не был - но вернуться обратно не хочется - честно. И влом.
Собираешь мечты посреди заколдованной чащи, в окружении птиц - твоих вечных пернатых сестер.
Напеваешь стихи, только я напеваю их чаще, о горах, и о том, как в ночи догорает костер, и о том, как мечтатель, безумно желавший влюбиться, что, не ведая цели, ее так упорно искал, очутился на небе, и - надо ж! - влюбился в жар-птицу, в тот же миг осознав, как жестоко и хитро попал.
Ты смеешься, и гладишь ладонь своей нежной ладонью, от тебя пахнет солнцем, тмином, кофе и молоком. Может это лишь то, что у вас называется болью. Только мне от нее как-то грустно, светло и легко.
А однажды, коль сердце мое вдруг тихонько застонет, я найду твое ушко, и выдохну тихо: "Зачем?"
Засмеешься.
Промолвишь - "Ты так ничего и не понял."
Тихим рыжим котенком заснешь у меня на плече.
Ты рисуешь в альбоме красивые добрые сказки, о любви и о том, как в апреле рыжеет закат, я сжигаю в душе все ненужные старые маски, и стекают они на колоды потрепанных карт. Словно ангел, порою бесшумно спускаешься с неба, и, тихонько смеясь, укрываешь пушистым крылом - я теряю свободу и мысли, где я еще не был - но вернуться обратно не хочется - честно. И влом.
Собираешь мечты посреди заколдованной чащи, в окружении птиц - твоих вечных пернатых сестер.
Напеваешь стихи, только я напеваю их чаще, о горах, и о том, как в ночи догорает костер, и о том, как мечтатель, безумно желавший влюбиться, что, не ведая цели, ее так упорно искал, очутился на небе, и - надо ж! - влюбился в жар-птицу, в тот же миг осознав, как жестоко и хитро попал.
Ты смеешься, и гладишь ладонь своей нежной ладонью, от тебя пахнет солнцем, тмином, кофе и молоком. Может это лишь то, что у вас называется болью. Только мне от нее как-то грустно, светло и легко.
А однажды, коль сердце мое вдруг тихонько застонет, я найду твое ушко, и выдохну тихо: "Зачем?"
Засмеешься.
Промолвишь - "Ты так ничего и не понял."
Тихим рыжим котенком заснешь у меня на плече.